Капитан свободного плавания: вышла книга о Сергее Курехине
Издательство «Азбука» выпустило книгу «Немой свидетель», представляющую собой сборник статей, сценариев и других текстов, в разные годы написанных одним из наиболее противоречивых и любопытных представителей отечественной музыкальной культуры 1980-х — первой половины 1990-х Сергеем Курехиным.
Ни одна энциклопедия отечественного рока не может обойтись без упоминания этого имени. Хотя причислять Сергея Анатольевича к стану рокеров и тем ограничиваться — весьма недальновидно. Несмотря на то, что Капитан действительно оставил заметный след в истории позднесоветского рока, основав, в частности, музыкальный коллектив «Поп-механика», он был весьма разносторонней творческой личностью. Музыкант-авангардист, незаурядный композитор, искусный аранжировщик, киносценарист, актер, мастер провокационных мистификаций и розыгрышей.
Он написал много музыкальных произведений, но признавался, что рассматривал музыку как «чистую форму собственного представления и мышления». Сыну капитана второго ранга, было непросто отдать предпочтение чему-то одному в бескрайнем музыкальном океане. Да он и не хотел этого делать: Курехин одновременно учился на дирижерском, фортепианном и оркестровом отделениях Института культуры. А еще иногда писал тексты. Мысли артиста, зафиксированные на бумаге, — под стать его музыке: то предельно понятные, то донельзя заумные; то приглашающие к дискуссии, то резко бьющие наотмашь. В этом легко убедиться, ознакомившись с недавно вышедшей книгой «Немой свидетель», небольшой фрагмент которой (отрывок из эссе «Морфология «Популярной механики») мы публикуем с разрешения издательства.
«Когда я говорю об эволюции «Поп-механики», о том, как она начала существовать, то сложность заключается в том, что я сейчас говорю и думаю о том, как это было тогда. Сейчас я могу исторически рассматривать все это в процессе, а рождалось это из совершенно других отправных точек, и смысл возникновения был совершенно другой, чем тот, который я стал бы сейчас вносить, описывая возникновения; ведь это сейчас я знаю о том, как все разворачивалось, происходило и эволюционировало тогда. «Поп-механика» была совершенно логическим, умственным образованием, не имеющим никакого отношения к интуиции. Оно четко было сформулировано на уровне мышления, это был продуманный и механически сделанный акт.
Фото: Галина Кмит/РИА Новости
Я думаю, что во многом происхождение «Поп-механики» связано с тем, что, занимаясь музыкой ежедневно на протяжении почти тридцати семи лет, я не мог ужиться ни с какой средой, но при этом приобретал навыки той среды, в которой существовал в течение какого-то времени. Более того, я ухватывал самое главное, основные смысловые структуры той среды, в которой находился, и мне очень быстро становилось скучно.
Имея классическое образование, к определенному возрасту я понял все, что касается основ классической музыки, понял ее основную культурную значимость, проблему интерпретации, проблему гения, то есть все те вопросы, которые переживаются в молодости. Мне очень повезло в том смысле, что я эволюционировал параллельно с развитием рок-музыки и частично с развитием джаза, то есть совпали пики умирающего джаза и расцветающего рока. Сейчас для нас это история, а тогда просто выходил новый альбом Колтрейна, новый альбом «Битлз», и никто не предполагал, что они в ближайшее время станут классикой.
Я начал играть в рок-группе где-то году в 64-м; ассимиляция языка рок-музыки происходила органично, не исторически, а в пределах самой эволюции. Речь идет о нахождении внутри структуры, а не о ее описании, о некой рефлексии, причем о нахождении внутри естественной структуры, а также об органическом переживании ее эволюции.
Я любил рок-музыку, но еще я любил джаз, что было редкостью для моих сверстников, поскольку это два принципиально разных типа мышления вообще; я до сих пор не понимаю людей, которые одновременно любят джаз и рок. Когда мне кто-то говорит, что любит и то и другое, я говорю, что это ложь, что это вещи, в своей глубинной основе взаимоисключающие друг друга. Джаз и рок несовместимы, это два принципиально разных проявления энергетической сущности человека. Поэтому, кстати, организмы, совмещающие джаз и рок, всегда оказывались убогими, кастрированными, вызывали насмешку.
Третий принципиальный тип мышления — как бы классический, я называю его ложной мастурбацией. Для меня люди, органично существующие в своей области, всегда вызывали ощущение недоумения — ощущение дефективного, убогого искусства, даже не искусства, а бессмысленного, неинтересного, ненужного вида деятельности. Для меня интерпретация всегда должна быть на уровне того, по поводу чего человек рефлексирует; интерпретация должна быть на уровне предмета, о котором идет речь, иначе это не рефлексия, а дерьмо собачье. Если исполнение Моцарта не идет на уровне Моцарта, то это козлиная отрыжка...
Исполнение музыки Сергея Курехина в рамках фестиваля «Электро-Механика» на Новой сцене Александринского театра. Фото: Петр Ковалев/ТАСС
Итак, я играл и горячо любил играть джаз, рок и классическую музыку одновременно, то есть совмещал в себе трех человек (так называемая тринитарная шизофрения). Западная музыка доходила практически одновременно с моментом ее появления, но находясь в каком-то деформированном отдаленном пространстве. Поначалу играть три музыки было тяжело, но постепенно я начал привыкать; где-то в 70-е годы я настолько привык, что чувствовал себя уже совершенно спокойно, но с людьми мне было неинтересно играть джаз, классическую музыку или рок. Играешь одно — думаешь о другом. Играешь Моцарта — не хватает джаза, и так далее. Так я и играл: переиграл практически со всеми рок-группами Ленинграда, практически со всеми джазменами, кроме традиционных, которые меня ненавидели, и с классическими музыкантами, которые, впрочем, меня вообще не воспринимали. Адекватность всем культурам выразилась наконец в том, что я перестал быть адекватным всем им. Я не мог больше существовать ни с одной средой…
«Поп-механика» стала прямым выражением моих представлений о том, о другом и о третьем. Мне не важна была внутренняя морфология каждого из этих явлений, мне важно было только их взаимодействие. В «Поп-механике» мое дело — вносить в одно элементы другого. Это чистая форма собственного представления, собственного мышления. Глубинной морфологической связи между различными музыкальными культурами нет, но они уживаются, сосуществуют.
От рок-музыки я брал ритмическую секцию, забойность; от джаза я брал целые куски типа Каунта Бейси и накладывал на музыку типа «Статус кво». Плюс наслаивалось что-то еще... «Поп-механика» — это способ мышления, это не группа. Все, что я делаю — пишу музыку, сочиняю для кино, просто думаю, — я делаю согласно принципу «Поп-механики». Это моя органика, это я. «Поп-механика» — это ритуал, посвященный тайным богам. Кстати, религиозные культы и исторические события также могут быть составляющими «Поп-механики». Главное — не углубляться в морфологию и внутреннюю логику. И так все понятно...»
Ни одна энциклопедия отечественного рока не может обойтись без упоминания этого имени. Хотя причислять Сергея Анатольевича к стану рокеров и тем ограничиваться — весьма недальновидно. Несмотря на то, что Капитан действительно оставил заметный след в истории позднесоветского рока, основав, в частности, музыкальный коллектив «Поп-механика», он был весьма разносторонней творческой личностью. Музыкант-авангардист, незаурядный композитор, искусный аранжировщик, киносценарист, актер, мастер провокационных мистификаций и розыгрышей.
Он написал много музыкальных произведений, но признавался, что рассматривал музыку как «чистую форму собственного представления и мышления». Сыну капитана второго ранга, было непросто отдать предпочтение чему-то одному в бескрайнем музыкальном океане. Да он и не хотел этого делать: Курехин одновременно учился на дирижерском, фортепианном и оркестровом отделениях Института культуры. А еще иногда писал тексты. Мысли артиста, зафиксированные на бумаге, — под стать его музыке: то предельно понятные, то донельзя заумные; то приглашающие к дискуссии, то резко бьющие наотмашь. В этом легко убедиться, ознакомившись с недавно вышедшей книгой «Немой свидетель», небольшой фрагмент которой (отрывок из эссе «Морфология «Популярной механики») мы публикуем с разрешения издательства.
«Когда я говорю об эволюции «Поп-механики», о том, как она начала существовать, то сложность заключается в том, что я сейчас говорю и думаю о том, как это было тогда. Сейчас я могу исторически рассматривать все это в процессе, а рождалось это из совершенно других отправных точек, и смысл возникновения был совершенно другой, чем тот, который я стал бы сейчас вносить, описывая возникновения; ведь это сейчас я знаю о том, как все разворачивалось, происходило и эволюционировало тогда. «Поп-механика» была совершенно логическим, умственным образованием, не имеющим никакого отношения к интуиции. Оно четко было сформулировано на уровне мышления, это был продуманный и механически сделанный акт.
Фото: Галина Кмит/РИА Новости
Я думаю, что во многом происхождение «Поп-механики» связано с тем, что, занимаясь музыкой ежедневно на протяжении почти тридцати семи лет, я не мог ужиться ни с какой средой, но при этом приобретал навыки той среды, в которой существовал в течение какого-то времени. Более того, я ухватывал самое главное, основные смысловые структуры той среды, в которой находился, и мне очень быстро становилось скучно.
Имея классическое образование, к определенному возрасту я понял все, что касается основ классической музыки, понял ее основную культурную значимость, проблему интерпретации, проблему гения, то есть все те вопросы, которые переживаются в молодости. Мне очень повезло в том смысле, что я эволюционировал параллельно с развитием рок-музыки и частично с развитием джаза, то есть совпали пики умирающего джаза и расцветающего рока. Сейчас для нас это история, а тогда просто выходил новый альбом Колтрейна, новый альбом «Битлз», и никто не предполагал, что они в ближайшее время станут классикой.
Я начал играть в рок-группе где-то году в 64-м; ассимиляция языка рок-музыки происходила органично, не исторически, а в пределах самой эволюции. Речь идет о нахождении внутри структуры, а не о ее описании, о некой рефлексии, причем о нахождении внутри естественной структуры, а также об органическом переживании ее эволюции.
Я любил рок-музыку, но еще я любил джаз, что было редкостью для моих сверстников, поскольку это два принципиально разных типа мышления вообще; я до сих пор не понимаю людей, которые одновременно любят джаз и рок. Когда мне кто-то говорит, что любит и то и другое, я говорю, что это ложь, что это вещи, в своей глубинной основе взаимоисключающие друг друга. Джаз и рок несовместимы, это два принципиально разных проявления энергетической сущности человека. Поэтому, кстати, организмы, совмещающие джаз и рок, всегда оказывались убогими, кастрированными, вызывали насмешку.
Третий принципиальный тип мышления — как бы классический, я называю его ложной мастурбацией. Для меня люди, органично существующие в своей области, всегда вызывали ощущение недоумения — ощущение дефективного, убогого искусства, даже не искусства, а бессмысленного, неинтересного, ненужного вида деятельности. Для меня интерпретация всегда должна быть на уровне того, по поводу чего человек рефлексирует; интерпретация должна быть на уровне предмета, о котором идет речь, иначе это не рефлексия, а дерьмо собачье. Если исполнение Моцарта не идет на уровне Моцарта, то это козлиная отрыжка...
Исполнение музыки Сергея Курехина в рамках фестиваля «Электро-Механика» на Новой сцене Александринского театра. Фото: Петр Ковалев/ТАСС
Итак, я играл и горячо любил играть джаз, рок и классическую музыку одновременно, то есть совмещал в себе трех человек (так называемая тринитарная шизофрения). Западная музыка доходила практически одновременно с моментом ее появления, но находясь в каком-то деформированном отдаленном пространстве. Поначалу играть три музыки было тяжело, но постепенно я начал привыкать; где-то в 70-е годы я настолько привык, что чувствовал себя уже совершенно спокойно, но с людьми мне было неинтересно играть джаз, классическую музыку или рок. Играешь одно — думаешь о другом. Играешь Моцарта — не хватает джаза, и так далее. Так я и играл: переиграл практически со всеми рок-группами Ленинграда, практически со всеми джазменами, кроме традиционных, которые меня ненавидели, и с классическими музыкантами, которые, впрочем, меня вообще не воспринимали. Адекватность всем культурам выразилась наконец в том, что я перестал быть адекватным всем им. Я не мог больше существовать ни с одной средой…
«Поп-механика» стала прямым выражением моих представлений о том, о другом и о третьем. Мне не важна была внутренняя морфология каждого из этих явлений, мне важно было только их взаимодействие. В «Поп-механике» мое дело — вносить в одно элементы другого. Это чистая форма собственного представления, собственного мышления. Глубинной морфологической связи между различными музыкальными культурами нет, но они уживаются, сосуществуют.
От рок-музыки я брал ритмическую секцию, забойность; от джаза я брал целые куски типа Каунта Бейси и накладывал на музыку типа «Статус кво». Плюс наслаивалось что-то еще... «Поп-механика» — это способ мышления, это не группа. Все, что я делаю — пишу музыку, сочиняю для кино, просто думаю, — я делаю согласно принципу «Поп-механики». Это моя органика, это я. «Поп-механика» — это ритуал, посвященный тайным богам. Кстати, религиозные культы и исторические события также могут быть составляющими «Поп-механики». Главное — не углубляться в морфологию и внутреннюю логику. И так все понятно...»
Фото на анонсе: Галина Кмит/РИА Новости