Не играйте в шахматы с китайцами
Вячеслав ХАРЧЕНКО
Прозаик, поэт. Родился в 1971 году в п. Холмском Абинского района Краснодарского края, детство и юность провел в Петропавловске-Камчатском. Закончил Московский Государственный Университет и аспирантуру Московского государственного лесотехнического института. Учился в Литературном институте им. Горького, участник студии «Луч» с 1991 года.
Лауреат Волошинского литературного конкурса (2007 г.) и журнала «Зинзивер» (2016 г., 2017 г.) за прозаические рассказы.
Автор четырех книг повестей и рассказов; произведения входили в длинные и короткие списки премий «Национальный бестселлер», «Ясная Поляна», «Русский Гулливер», премии имени Фазиля Искандера.
Печатался в толстых литературных журналах «Знамя», «Октябрь», «Арион», «Крещатик», «Дети Ра», «Зинзивер» и др.
Член Союза писателей Москвы.
Графин
Когда умирала бабушка, то говорила:
– Этот графин по репарации привез твой дедушка из Германии.
Дедушку я никогда не видел, он погиб где-то в Манчжурии в 1947 году. Его, если честно, никто не помнил, но портрет дедушки в военной форме всегда висел над моей детской кроваткой. После смерти бабушки графин достался мне, я даже его особо не осматривал, просто поставил в сервант на самое видное место.
Когда ко мне приходили друзья или сослуживцы, играли в шахматы, в крокодила, жарили на заднем дворе шашлыки, пили сладкое абхазское вино, я, не вытаскивая графина из серванта, показывал на него рукой и говорил:
– Этот графин вывез мой дедушка из Германии.
– Да, – говорили гости, – какой у тебя боевой дедушка.
– Он воевал на финской войне, снимал блокаду Ленинграда, я нашел его наградные документы на сайте «Подвиг народа».
– Ух, ты!
– Он дошел до Кенигсберга.
– Калининград русский город, – утверждали друзья.
– Ну, тогда был немецким, – отвечал я и еще раз показывал на графин.
Гости зачарованно смотрели на графин, выпивая красное вино и закусывая его санкционным сыром, который возила моя жена из заграничных командировок.
Недавно мы были с женой на блошином рынке на Удельной в Питере (моя жена из Питера). Мы ходили среди рядов старого советского хрусталя и лианозовского фарфора, рассматривали не ходившие деревянные часы из 70-х, трогали почерневшие ножи, ложки и вилки, вывезенные предприимчивыми торговцами из панельных пятиэтажек, рассматривали грампластинки и видеокассеты, листали никому не нужные журналы и бумажные книги.
Когда уже собрались уходить (мы купили двух ангелочков), то я обратил внимание на графин, стоявший у торговца на газете, расстеленной прямо на мартовском снегу. Графин был мне до боли знаком. Я подошел к торговцу, попросил посмотреть графин, и когда взял его в руки, то понял, что это трофейный дедушкин графин, чего быть не могло. Мне всегда казалось, что дедушкин репарационный графин уникален. Я внимательно рассмотрел графин торговца. Снизу на донышке стоял ГОСТ и виднелась печать завода. 1976 год. Я вздохнул. Обознался. Но когда приехал в Москву, то достал дедушкин графин из серванта и осмотрел дно. Там тоже стоял 1976 год и печать того же самого завода. Репарационный немецкий дедушкин графин оказался обычной советской штамповкой. Что мне хотела сказать бабушка? Зачем она выдала обычный советский графин за немецкий? Я налил в графин томатный сок. Сок алел на солнце и победно переливался красным военным цветом. Я налил себе стакан сока, подсолил и выпил залпом. Сок как сок.
Китайцы и шахматы
Мы сидели спокойно с Евгением Никитиным в шахматном клубе и играли в шахматы. Я проиграл ему три подряд, но на четвертой в клуб вошла толпа китайцев и стала за нами наблюдать. То ли я подсобрался, то ли Женя от активного иностранного внимания опешил, но я у Жени выиграл, а бывает это по большим праздникам. И тут китайцы, кланяясь и что-то бормоча на ломанном английском, подвели ко мне кого-то из своих.
Я спрашиваю Женю (он хорошо знает английский):
– Чего, они, Жень, хотят?
– Да вот выбрали самого сильного своего международного гроссмейстера, рейтинг 2500, и просят с ним сыграть!
– Они что, с дуба рухнули, у меня второй разряд, может, ты сыграешь?
– Нет, они так впечатлены твоей последней партией, что просят тебя.
«Ладно», – думаю, – «хрен с вами».
– Только чур я белыми, – говорю, а сам думаю, пойду с какой-нибудь ерунды типа h3, они же все дебюты знают.
Ну и пошел с h3. Китайцы аж все задумались, тишина висит страшная, гроссмейстер потом покрылся и стал какие-то свои комбинации проводить, но я в дебюте пешку взял, в миттельшпиле коня у него хапанул и сижу полностью довольный. Партия вошла в эндшпиль и понимаю я, что хваленого китайского гроссмейстера разбил в пух и прах, но только не заметил, как ладью зевнул.
Вот что бы сделал настоящий русский человек, Женя, например? Он бы сказал: «Слава, ты зевнул ладью, переходи, мне такие нечестные выигрыши не нужны». А китаец молча взял и не поперхнулся. Международный гроссмейстер с рейтингом 2500 выиграл из-за моего зевка.
Сижу красный, злой, вот ведь морда китайская, еще, тварь, руку жмет и говорит: «Как вы хорошо играли».
В общем, сыграл я с ними партий десять. Каждый раз мне давали соперника все слабее и слабее, и у каждого я поначалу выигрывал, но в конце зевал – то ладью, то коня, то слона.
А под конец меня вообще какой-то замухрышка обыграл. Я ему ферзя зевнул, пока мат в три хода ставил.
Ехали мы с Женей в метро, как оплеванные. Его тоже китайцы унизили. Тоже он им комбинации всякие делал, а эти твари все наши зевки ловили. Машины, а не люди, без души человеки.
Эффективные менеджеры
Скорбно глядя на деяния современных эффективных менеджеров, я с некоторой тоской вспоминаю свою ушедшую бабушку.
У нее в подчинении было четыре ребенка, шесть внуков и внучек, зятья и невестки, четыре поросенка, куры, утки, две собаки, три кошки, корова, огород в двадцать соток, горкомовский УАЗик, дедовский Запорожец, мотоцикл Урал и собственно дед.
Уже в 1974 году она знала, что такое тайм-менеджмент. Все работы у нее были расписаны по дням и часам, неукоснительно соблюдались и выполнялись точно в срок. Моя бабушка первая на территории СССР ввела KPI, распределив обязанности между подчиненными тщательно и логично, выставляя им за работу оценки по пятибалльной шкале.
Бабушка применяла принцип разумной ротации кадров. Я не убирал постоянно одну и ту же комнату, а менялся со своими братьями и сестрами. Грядки и кусты тоже не закреплялись за мной навечно.
Моя бабушка первая в СССР ввела такое понятие, как кадровый резерв. Входил в него мой дед, как водитель экстра-класса, он всегда был на диване в резерве и в любой момент мог подменить любого из нас в любом деле.
Моя бабушка первая в стране стала заботиться о российском производителе, так как и свиньи, и корова, и утки, и куры были у нее российского производства.
Моя бабушка была патриотом, так как ее недвижимость находилось в России, а не в Лондоне.
Честно, я даже не знаю, каким бы эффективным менеджером могла бы стать в наше время моя бабушка, но, к сожалению, обстоятельства непреодолимой силы оставили ее в рамках небольшого частного землевладения и не продвинули в ряды государственной власти.
Стихи
В молодости я писал стихи. Лет в восемнадцать, в университете. Я мог в любой момент поймать сокурсника за рукав и начать проникновенно что-нибудь читать. Это была адская смесь Губермана и Асадова. Сокурсники обычно быстро и молча ретировались, ничего не сказав. В университете на Воробьевых горах была поэтическая студия (не Луч), вел ее Анатолий Полетаев. В студии по кругу читали стихи, уровень их был различен, скорее низок. Однажды я принес Анатолию Ивановичу свои распечатанные на машинке вирши и попросил оценить. Он воспринял их доброжелательно и попросил выступить в студии. Был назначен день и время. Я согласился и забыл об этом. И все было бы хорошо, если бы за неделю до выступления ко мне в комнату в общаге не вошел мой старый и добрый приятель Валера. Он (ценитель Иванова и Бродского) весьма скептически относился к моим опусам. Валера странно произнес:
– Ты видел?
– Что? – переспросил я.
– Ну там, на входе афиша твоего выступления.
– Нет, – удивленно сказал я и привстал с кровати.
– Ну, иди и посмотри.
Я спустился из общаги, дошел до входа в ДК МГУ и на доске объявлений увидел огромный ватманский лист, на котором было написано метровыми красными буквами:
НЕИЗВЕСТНЫЕ ПОЭТЫ ХХ ВЕКА. НОВЫЕ ГЕНИИ. ВЯЧЕСЛАВ ХАРЧЕНКО. СТИХОТВОРЕНИЯ И ПОЭМЫ.
15 октября. Малый зал. Начало в 18-00.
Я от перепуга чуть не умер. Я целую неделю ходил как пришибленный. Меня кидало от состояния мошенника с Малой Арнаутской до футуристского самолюбования. Выступление я помню плохо. Пришло человек 50. В основном члены студии и мои сокурсники. Мне даже хлопали, но сейчас из тех 50 стихов остался лишь 1.
Кошачьи психологи
Элитные кошачьи психологи ответят тебе на любые вопросы: чем кормить кота, чем поить кота, как приучить кота к туалету и как наказать кота.
Я уже представил ситуацию.
Мой кот перевернул кактус, а делает он это регулярно. Вместо того, чтобы дать коту пендалей и спокойно собрать с паласа землю и все, что осталось от кактусов, я звоню по фейсбуку кошачьему психологу.
– Доктор, мой кот перевернул кактус!
– Дивиантное поведение вида кошачьих требует правильной акцентировки общественного доминирования в прайде, который является вашей биологической монадой, – психологиня серьезна, у нее очки и белый немного распахнутый халатик. Видны прелести и шнурочек от очков.
– То есть ему надо дать люлей!
– Абьюзивное поведение альфа-самца в обстановке агрессивной среды может привести к неконтролируемой защитной реакции вашего питомца, – психологиня смотрит на меня, как на придурка. Я начинаю немного дергаться, на виске бьется синяя венка.
– То есть он в отместку нагадит в тапки?
– Если абстрагироваться от концепта объективной реальности, то субъективное поведение вашего бетта-самца может привести к межличностным конфликтам, в которые могут быть втянуты посторонние индивиды.
– То есть, он и жене может в тапки нагадить?!
– Проблема объективизации не так важна в этом случае, но возможны многовариантные события, которые приведут к разрыву псевдоличностых связей.
Я начинаю заводиться. Рядом сидит кот и, открыв рот, с ужасом смотрит на психологиню. Он никогда не гадил мне в тапки. Мне кажется, он уже давно согласен на пендель, потому что его пугает происходящее.
– И что же мне делать?
– Будьте объективны и позитивны. С вас 100 евро.
Перевожу 100 евро. Глажу кота. Иду собирать кактус.
Начальник
Я закончил механико-математический факультет московского университета. Честно говоря, математиком я был никудышным. Поэтому пошел на самую халявную кафедру общих проблем управления. Никакого отношения к управлению чем-либо она не имела. Это просто раздел математики, в котором изучают методы воздействия на крупные системы (если не путаю, конечно). Учился я плохо, по окончании в аспирантуру меня не взяли, и я пошел работать. Как ни странно, несмотря на всеобщую разруху и безработицу 1993 года, быстро за неделю нашел работу в каком-то мрачном концерне. Принимал меня на работу человек в стильном костюме с бородкой. Он почти не слушал меня и долго вертел в руках мой диплом, внимательно рассматривая вкладыш с оценками. Потом спросил:
– А что, сейчас на мех-мате готовят управленцев?
Я ничего не понял и просто молчал.
– Оценки у вас конечно не очень, но кафедра управления…
Разговаривал человек сам с собой.
– Где я им найду начальника фондового отдела? – продолжал ворчать кадровик.
В общем, меня сразу взяли начальником отдела, в подчинении у меня было семь брокеров, три курьера и секретарша.
Я с жаром взялся за дело и сразу внедрил математические методы управления производством.
Брокеры должны были у меня совершать сделки, предварительно подсчитав вероятность прибыли от операции. Без моей личной подписи на листке предварительных расчетов они не могли ничего сделать. Поэтому на быстро меняющемся фондовом рынке за месяц они смогли совершить всего одну сделку и то убыточную.
Курьеры у меня стали ездить только по специальным предварительно рассчитанным маршрутам. Отклонение каралось. Маршруты я подсчитывал, опираясь на логистические уравнения и матрицы возможных событий. Курьеры у меня стали постоянно уезжать не туда и привозить не то. Из-за этого брокеры не могли нормально работать.
Секретарша должна была набивать приказы методом слепой печати. Пока она три месяца училась этому методу, я не выпустил ни одного приказа.
В общем, через три месяца меня перевели в аналитики, хотя хотели уволить. Больше мне судьба не предоставляла шансов стать начальником.
Книжки
В семье в детстве была сберкнижка, и на ней хранились деньги. Один раз я ее нашел. Там была кругленькая сумма. Уже тогда я понял, что деньги надо хранить. Поэтому, когда меня в пятом классе вызвали к доске и спросили, как я потрачу 100 рублей, я написал: «Подарки маме – рубль, подарки папе – рубль, 98 рублей – книжка». Просто для меня 100 рублей были такой гигантской суммой, что моя фантазия дальше сберегательной книжки не распространялась. Правда букву «а» в слове книжка я смазал и получилось книжки. На перемене ко мне подошла красавица Иванова. Никогда раньше ко мне она не подходила, а тут подошла и спросила:
– Ты будешь ученым?
– Кем, кем? – переспросил я.
– Ну зачем так много книг, если не будешь ученым?
Я подумал и кивнул. Сами посудите, что еще я мог ответить красавице Ивановой. Иванова была высокая синеглазая Барби, хотя тогда мы таких слов не знали. Не мог же я ей сказать, что хотел положить все деньги на сберегательную книжку. А тут ученый. Космос, наука, Ломоносов.
С того дня я стал хорошо учиться, потому что Иванова часто подходила и спрашивала меня:
– Какую книгу читаешь?
Ивановой почему-то нравились умные мальчики. И даже когда она после десятого класса вышла замуж за пятидесятилетнего директора птицефабрики и родила ему двойню, я все равно не бросил читать книги.
Алина
Как-то странно я в нее влюбился. Мы сидели на даче у сокурсника, и Алина медленно и осторожно разливала чай. Жаркая струйка искрилась на солнце, мелкие брызги разлетались во все стороны. Я поднял чашку и сквозь парок посмотрел на Алину. У Алины над головой висел нимб. Висел и переливался, и я сказал:
– Я люблю тебя, Алина!
Алина перевела на меня спокойные, синие глаза и ничего не ответила.
Я поднялся на второй этаж дачи, ходил из угла в угол и повторял:
– Я люблю тебя, Алина!
Шаткая дача покачивалась в такт моим шагам, и в конце концов сокурсник поднялся на второй этаж и сказал:
– Ты мне развалишь дачу.
А потом мы тряслись с Алиной в электричке и я рассказывал ей о Камчатке, откуда приехал, показывал в лицах сокурсников, мы смеялись и ели мороженое, купленное у торговцев.
В тот день я к себе в общагу не поехал, а оказался у Алины, мы смотрели видеомагнитофон, кормили голубей и до утра любили друг друга.
Утром мы пошли на учебу, но и вечером после учебы я приехал к Алине, а через неделю она сказала, чтобы я перевез к ней свои вещи.
Она жила в съемной квартире, которую оплачивали родители.
Мы много гуляли, катались на лодках, иногда сидели в кафе, тогда еще были такие советские кулинарии, пили молочный коктейль и ели творожные кольца.
Но иногда Алина грустнела, и я не знал, что мне делать.
Я бережно брал ее ладонь и спрашивал:
– Что случилось?
– Мне скучно, – шептала Алина.
– Что тебе скучно? – переспрашивал я.
– Мне скучно и все, – отвечала Алина.
И я старался развлечь ее как мог, водил в кино и театры, читал стихи, пересказывал книги и устраивал пантомиму.
Алина на какое-то время веселела, на ее щеке появлялся румянец, так любимый мною, она хорошела и сияла.
Из-за этой особенности я должен был по первому зову прыгать и скакать вокруг Алины, но скажу честно, мне это нравилось, потому что если мне удавалось вывести Алину из состояния скуки, то как же восторженно она на меня смотрела.
Но однажды мне стало страшно – вдруг Алина не рассмеется или не выйдет из состояния скуки. Я даже помню этот миг. Я шел по Ломоносовскому проспекту в сторону университета, резко остановился и задумался. Так резко, что кто-то, идущий сзади, толкнул меня в спину.
В общем, что-то произошло во мне. Именно в тот вечер я не смог развеселить Алину, и она как-то отдалилась от меня. Мы еще пожили полгода вместе, а потом – привет, общага!
Прозаик, поэт. Родился в 1971 году в п. Холмском Абинского района Краснодарского края, детство и юность провел в Петропавловске-Камчатском. Закончил Московский Государственный Университет и аспирантуру Московского государственного лесотехнического института. Учился в Литературном институте им. Горького, участник студии «Луч» с 1991 года.
Лауреат Волошинского литературного конкурса (2007 г.) и журнала «Зинзивер» (2016 г., 2017 г.) за прозаические рассказы.
Автор четырех книг повестей и рассказов; произведения входили в длинные и короткие списки премий «Национальный бестселлер», «Ясная Поляна», «Русский Гулливер», премии имени Фазиля Искандера.
Печатался в толстых литературных журналах «Знамя», «Октябрь», «Арион», «Крещатик», «Дети Ра», «Зинзивер» и др.
Член Союза писателей Москвы.
Графин
Когда умирала бабушка, то говорила:
– Этот графин по репарации привез твой дедушка из Германии.
Дедушку я никогда не видел, он погиб где-то в Манчжурии в 1947 году. Его, если честно, никто не помнил, но портрет дедушки в военной форме всегда висел над моей детской кроваткой. После смерти бабушки графин достался мне, я даже его особо не осматривал, просто поставил в сервант на самое видное место.
Когда ко мне приходили друзья или сослуживцы, играли в шахматы, в крокодила, жарили на заднем дворе шашлыки, пили сладкое абхазское вино, я, не вытаскивая графина из серванта, показывал на него рукой и говорил:
– Этот графин вывез мой дедушка из Германии.
– Да, – говорили гости, – какой у тебя боевой дедушка.
– Он воевал на финской войне, снимал блокаду Ленинграда, я нашел его наградные документы на сайте «Подвиг народа».
– Ух, ты!
– Он дошел до Кенигсберга.
– Калининград русский город, – утверждали друзья.
– Ну, тогда был немецким, – отвечал я и еще раз показывал на графин.
Гости зачарованно смотрели на графин, выпивая красное вино и закусывая его санкционным сыром, который возила моя жена из заграничных командировок.
Недавно мы были с женой на блошином рынке на Удельной в Питере (моя жена из Питера). Мы ходили среди рядов старого советского хрусталя и лианозовского фарфора, рассматривали не ходившие деревянные часы из 70-х, трогали почерневшие ножи, ложки и вилки, вывезенные предприимчивыми торговцами из панельных пятиэтажек, рассматривали грампластинки и видеокассеты, листали никому не нужные журналы и бумажные книги.
Когда уже собрались уходить (мы купили двух ангелочков), то я обратил внимание на графин, стоявший у торговца на газете, расстеленной прямо на мартовском снегу. Графин был мне до боли знаком. Я подошел к торговцу, попросил посмотреть графин, и когда взял его в руки, то понял, что это трофейный дедушкин графин, чего быть не могло. Мне всегда казалось, что дедушкин репарационный графин уникален. Я внимательно рассмотрел графин торговца. Снизу на донышке стоял ГОСТ и виднелась печать завода. 1976 год. Я вздохнул. Обознался. Но когда приехал в Москву, то достал дедушкин графин из серванта и осмотрел дно. Там тоже стоял 1976 год и печать того же самого завода. Репарационный немецкий дедушкин графин оказался обычной советской штамповкой. Что мне хотела сказать бабушка? Зачем она выдала обычный советский графин за немецкий? Я налил в графин томатный сок. Сок алел на солнце и победно переливался красным военным цветом. Я налил себе стакан сока, подсолил и выпил залпом. Сок как сок.
Китайцы и шахматы
Мы сидели спокойно с Евгением Никитиным в шахматном клубе и играли в шахматы. Я проиграл ему три подряд, но на четвертой в клуб вошла толпа китайцев и стала за нами наблюдать. То ли я подсобрался, то ли Женя от активного иностранного внимания опешил, но я у Жени выиграл, а бывает это по большим праздникам. И тут китайцы, кланяясь и что-то бормоча на ломанном английском, подвели ко мне кого-то из своих.
Я спрашиваю Женю (он хорошо знает английский):
– Чего, они, Жень, хотят?
– Да вот выбрали самого сильного своего международного гроссмейстера, рейтинг 2500, и просят с ним сыграть!
– Они что, с дуба рухнули, у меня второй разряд, может, ты сыграешь?
– Нет, они так впечатлены твоей последней партией, что просят тебя.
«Ладно», – думаю, – «хрен с вами».
– Только чур я белыми, – говорю, а сам думаю, пойду с какой-нибудь ерунды типа h3, они же все дебюты знают.
Ну и пошел с h3. Китайцы аж все задумались, тишина висит страшная, гроссмейстер потом покрылся и стал какие-то свои комбинации проводить, но я в дебюте пешку взял, в миттельшпиле коня у него хапанул и сижу полностью довольный. Партия вошла в эндшпиль и понимаю я, что хваленого китайского гроссмейстера разбил в пух и прах, но только не заметил, как ладью зевнул.
Вот что бы сделал настоящий русский человек, Женя, например? Он бы сказал: «Слава, ты зевнул ладью, переходи, мне такие нечестные выигрыши не нужны». А китаец молча взял и не поперхнулся. Международный гроссмейстер с рейтингом 2500 выиграл из-за моего зевка.
Сижу красный, злой, вот ведь морда китайская, еще, тварь, руку жмет и говорит: «Как вы хорошо играли».
В общем, сыграл я с ними партий десять. Каждый раз мне давали соперника все слабее и слабее, и у каждого я поначалу выигрывал, но в конце зевал – то ладью, то коня, то слона.
А под конец меня вообще какой-то замухрышка обыграл. Я ему ферзя зевнул, пока мат в три хода ставил.
Ехали мы с Женей в метро, как оплеванные. Его тоже китайцы унизили. Тоже он им комбинации всякие делал, а эти твари все наши зевки ловили. Машины, а не люди, без души человеки.
Эффективные менеджеры
Скорбно глядя на деяния современных эффективных менеджеров, я с некоторой тоской вспоминаю свою ушедшую бабушку.
У нее в подчинении было четыре ребенка, шесть внуков и внучек, зятья и невестки, четыре поросенка, куры, утки, две собаки, три кошки, корова, огород в двадцать соток, горкомовский УАЗик, дедовский Запорожец, мотоцикл Урал и собственно дед.
Уже в 1974 году она знала, что такое тайм-менеджмент. Все работы у нее были расписаны по дням и часам, неукоснительно соблюдались и выполнялись точно в срок. Моя бабушка первая на территории СССР ввела KPI, распределив обязанности между подчиненными тщательно и логично, выставляя им за работу оценки по пятибалльной шкале.
Бабушка применяла принцип разумной ротации кадров. Я не убирал постоянно одну и ту же комнату, а менялся со своими братьями и сестрами. Грядки и кусты тоже не закреплялись за мной навечно.
Моя бабушка первая в СССР ввела такое понятие, как кадровый резерв. Входил в него мой дед, как водитель экстра-класса, он всегда был на диване в резерве и в любой момент мог подменить любого из нас в любом деле.
Моя бабушка первая в стране стала заботиться о российском производителе, так как и свиньи, и корова, и утки, и куры были у нее российского производства.
Моя бабушка была патриотом, так как ее недвижимость находилось в России, а не в Лондоне.
Честно, я даже не знаю, каким бы эффективным менеджером могла бы стать в наше время моя бабушка, но, к сожалению, обстоятельства непреодолимой силы оставили ее в рамках небольшого частного землевладения и не продвинули в ряды государственной власти.
Стихи
В молодости я писал стихи. Лет в восемнадцать, в университете. Я мог в любой момент поймать сокурсника за рукав и начать проникновенно что-нибудь читать. Это была адская смесь Губермана и Асадова. Сокурсники обычно быстро и молча ретировались, ничего не сказав. В университете на Воробьевых горах была поэтическая студия (не Луч), вел ее Анатолий Полетаев. В студии по кругу читали стихи, уровень их был различен, скорее низок. Однажды я принес Анатолию Ивановичу свои распечатанные на машинке вирши и попросил оценить. Он воспринял их доброжелательно и попросил выступить в студии. Был назначен день и время. Я согласился и забыл об этом. И все было бы хорошо, если бы за неделю до выступления ко мне в комнату в общаге не вошел мой старый и добрый приятель Валера. Он (ценитель Иванова и Бродского) весьма скептически относился к моим опусам. Валера странно произнес:
– Ты видел?
– Что? – переспросил я.
– Ну там, на входе афиша твоего выступления.
– Нет, – удивленно сказал я и привстал с кровати.
– Ну, иди и посмотри.
Я спустился из общаги, дошел до входа в ДК МГУ и на доске объявлений увидел огромный ватманский лист, на котором было написано метровыми красными буквами:
НЕИЗВЕСТНЫЕ ПОЭТЫ ХХ ВЕКА. НОВЫЕ ГЕНИИ. ВЯЧЕСЛАВ ХАРЧЕНКО. СТИХОТВОРЕНИЯ И ПОЭМЫ.
15 октября. Малый зал. Начало в 18-00.
Я от перепуга чуть не умер. Я целую неделю ходил как пришибленный. Меня кидало от состояния мошенника с Малой Арнаутской до футуристского самолюбования. Выступление я помню плохо. Пришло человек 50. В основном члены студии и мои сокурсники. Мне даже хлопали, но сейчас из тех 50 стихов остался лишь 1.
Кошачьи психологи
Элитные кошачьи психологи ответят тебе на любые вопросы: чем кормить кота, чем поить кота, как приучить кота к туалету и как наказать кота.
Я уже представил ситуацию.
Мой кот перевернул кактус, а делает он это регулярно. Вместо того, чтобы дать коту пендалей и спокойно собрать с паласа землю и все, что осталось от кактусов, я звоню по фейсбуку кошачьему психологу.
– Доктор, мой кот перевернул кактус!
– Дивиантное поведение вида кошачьих требует правильной акцентировки общественного доминирования в прайде, который является вашей биологической монадой, – психологиня серьезна, у нее очки и белый немного распахнутый халатик. Видны прелести и шнурочек от очков.
– То есть ему надо дать люлей!
– Абьюзивное поведение альфа-самца в обстановке агрессивной среды может привести к неконтролируемой защитной реакции вашего питомца, – психологиня смотрит на меня, как на придурка. Я начинаю немного дергаться, на виске бьется синяя венка.
– То есть он в отместку нагадит в тапки?
– Если абстрагироваться от концепта объективной реальности, то субъективное поведение вашего бетта-самца может привести к межличностным конфликтам, в которые могут быть втянуты посторонние индивиды.
– То есть, он и жене может в тапки нагадить?!
– Проблема объективизации не так важна в этом случае, но возможны многовариантные события, которые приведут к разрыву псевдоличностых связей.
Я начинаю заводиться. Рядом сидит кот и, открыв рот, с ужасом смотрит на психологиню. Он никогда не гадил мне в тапки. Мне кажется, он уже давно согласен на пендель, потому что его пугает происходящее.
– И что же мне делать?
– Будьте объективны и позитивны. С вас 100 евро.
Перевожу 100 евро. Глажу кота. Иду собирать кактус.
Начальник
Я закончил механико-математический факультет московского университета. Честно говоря, математиком я был никудышным. Поэтому пошел на самую халявную кафедру общих проблем управления. Никакого отношения к управлению чем-либо она не имела. Это просто раздел математики, в котором изучают методы воздействия на крупные системы (если не путаю, конечно). Учился я плохо, по окончании в аспирантуру меня не взяли, и я пошел работать. Как ни странно, несмотря на всеобщую разруху и безработицу 1993 года, быстро за неделю нашел работу в каком-то мрачном концерне. Принимал меня на работу человек в стильном костюме с бородкой. Он почти не слушал меня и долго вертел в руках мой диплом, внимательно рассматривая вкладыш с оценками. Потом спросил:
– А что, сейчас на мех-мате готовят управленцев?
Я ничего не понял и просто молчал.
– Оценки у вас конечно не очень, но кафедра управления…
Разговаривал человек сам с собой.
– Где я им найду начальника фондового отдела? – продолжал ворчать кадровик.
В общем, меня сразу взяли начальником отдела, в подчинении у меня было семь брокеров, три курьера и секретарша.
Я с жаром взялся за дело и сразу внедрил математические методы управления производством.
Брокеры должны были у меня совершать сделки, предварительно подсчитав вероятность прибыли от операции. Без моей личной подписи на листке предварительных расчетов они не могли ничего сделать. Поэтому на быстро меняющемся фондовом рынке за месяц они смогли совершить всего одну сделку и то убыточную.
Курьеры у меня стали ездить только по специальным предварительно рассчитанным маршрутам. Отклонение каралось. Маршруты я подсчитывал, опираясь на логистические уравнения и матрицы возможных событий. Курьеры у меня стали постоянно уезжать не туда и привозить не то. Из-за этого брокеры не могли нормально работать.
Секретарша должна была набивать приказы методом слепой печати. Пока она три месяца училась этому методу, я не выпустил ни одного приказа.
В общем, через три месяца меня перевели в аналитики, хотя хотели уволить. Больше мне судьба не предоставляла шансов стать начальником.
Книжки
В семье в детстве была сберкнижка, и на ней хранились деньги. Один раз я ее нашел. Там была кругленькая сумма. Уже тогда я понял, что деньги надо хранить. Поэтому, когда меня в пятом классе вызвали к доске и спросили, как я потрачу 100 рублей, я написал: «Подарки маме – рубль, подарки папе – рубль, 98 рублей – книжка». Просто для меня 100 рублей были такой гигантской суммой, что моя фантазия дальше сберегательной книжки не распространялась. Правда букву «а» в слове книжка я смазал и получилось книжки. На перемене ко мне подошла красавица Иванова. Никогда раньше ко мне она не подходила, а тут подошла и спросила:
– Ты будешь ученым?
– Кем, кем? – переспросил я.
– Ну зачем так много книг, если не будешь ученым?
Я подумал и кивнул. Сами посудите, что еще я мог ответить красавице Ивановой. Иванова была высокая синеглазая Барби, хотя тогда мы таких слов не знали. Не мог же я ей сказать, что хотел положить все деньги на сберегательную книжку. А тут ученый. Космос, наука, Ломоносов.
С того дня я стал хорошо учиться, потому что Иванова часто подходила и спрашивала меня:
– Какую книгу читаешь?
Ивановой почему-то нравились умные мальчики. И даже когда она после десятого класса вышла замуж за пятидесятилетнего директора птицефабрики и родила ему двойню, я все равно не бросил читать книги.
Алина
Как-то странно я в нее влюбился. Мы сидели на даче у сокурсника, и Алина медленно и осторожно разливала чай. Жаркая струйка искрилась на солнце, мелкие брызги разлетались во все стороны. Я поднял чашку и сквозь парок посмотрел на Алину. У Алины над головой висел нимб. Висел и переливался, и я сказал:
– Я люблю тебя, Алина!
Алина перевела на меня спокойные, синие глаза и ничего не ответила.
Я поднялся на второй этаж дачи, ходил из угла в угол и повторял:
– Я люблю тебя, Алина!
Шаткая дача покачивалась в такт моим шагам, и в конце концов сокурсник поднялся на второй этаж и сказал:
– Ты мне развалишь дачу.
А потом мы тряслись с Алиной в электричке и я рассказывал ей о Камчатке, откуда приехал, показывал в лицах сокурсников, мы смеялись и ели мороженое, купленное у торговцев.
В тот день я к себе в общагу не поехал, а оказался у Алины, мы смотрели видеомагнитофон, кормили голубей и до утра любили друг друга.
Утром мы пошли на учебу, но и вечером после учебы я приехал к Алине, а через неделю она сказала, чтобы я перевез к ней свои вещи.
Она жила в съемной квартире, которую оплачивали родители.
Мы много гуляли, катались на лодках, иногда сидели в кафе, тогда еще были такие советские кулинарии, пили молочный коктейль и ели творожные кольца.
Но иногда Алина грустнела, и я не знал, что мне делать.
Я бережно брал ее ладонь и спрашивал:
– Что случилось?
– Мне скучно, – шептала Алина.
– Что тебе скучно? – переспрашивал я.
– Мне скучно и все, – отвечала Алина.
И я старался развлечь ее как мог, водил в кино и театры, читал стихи, пересказывал книги и устраивал пантомиму.
Алина на какое-то время веселела, на ее щеке появлялся румянец, так любимый мною, она хорошела и сияла.
Из-за этой особенности я должен был по первому зову прыгать и скакать вокруг Алины, но скажу честно, мне это нравилось, потому что если мне удавалось вывести Алину из состояния скуки, то как же восторженно она на меня смотрела.
Но однажды мне стало страшно – вдруг Алина не рассмеется или не выйдет из состояния скуки. Я даже помню этот миг. Я шел по Ломоносовскому проспекту в сторону университета, резко остановился и задумался. Так резко, что кто-то, идущий сзади, толкнул меня в спину.
В общем, что-то произошло во мне. Именно в тот вечер я не смог развеселить Алину, и она как-то отдалилась от меня. Мы еще пожили полгода вместе, а потом – привет, общага!